ТЕНОЧТИТЛАН
Кто посмеет направить на Теночтитлан
Острия своих копий — на город Богов,
Осквернить златоглавый сияющий храм,
Кто из наших друзей? Кто из наших врагов?
Кто посмеет попрать основанье небес?
О, воинственный бог, это слава твоя!
Мы подарим тебе сотни алых сердец,
Извергающих кровь на рельеф алтаря.
Чтобы Солнце с утра продолжало свой бег,
Чтоб Уицилопочтли был милостив к нам,
Мы зальём барельеф сонмом пурпурных рек,
А тела отдадим ритуальным камням.
Наши воины пленных домой приведут,
Снимут кожу и будут носить на плечах.
Наши жёны из скальпов одежду сплетут,
Чтоб ребёнок силён был и плод не зачах.
Посмотрите на град многотонных камней
И ступенчато-храмовых гор-пирамид:
Разве может быть кто-то ацтеков сильней?
Разве может быть кто-то, кто нас победит?
Умереть от ножа — здесь великая честь,
Здесь никто не боится, здесь каждый готов.
Наши женщины — мёд, наших воинств не счесть
От основы основ до скончанья веков.
        ПРОЩАЙ, В.Э.
Прощай, Викторианская эпоха,
Шурши своим подолом по паркету.
Где женщина, исчадие порока, —
Причина восхищения эстета.
Мужчины, пожиравшие глазами
Хотя бы бархат кожи золотистый.
Видения с наивными сердцами,
Сообщества частей предельно чистых.
Прощай, Викторианская решётка!
Свобода вторглась в наше песнопенье,
Раздела нас, расслабила; душонки
Оделись в колориты оперенья.
Упали и чепцы, и с шеи сланцы,
И платья ниже верхнего предела,
А волосы цветов протуберанцев
Рассыпались по самой сути тела.
Прощай, Викторианское застолье,
Застой красивых мыслей в Южных залах…
Давай вернёмся. Будь на то лишь воля,
Которую бы ты мне приказала.
        ПОСВЯЩЕНИЕ ТАЦИО НУВОЛАРИ
Скорость в душу ветром бьётся,
Режет пыльную дорогу.
Стоит небу расколоться,
Бросив вниз земную воду,
Как отчаянные люди
Жмут на дроссель до предела.
Они чувствуют, как будит
Бог машину вместо тела.
Переломаны их кости,
На белках кровят сосуды,
Но не гипса им и трости,
Не больничной им посуды —
Им солярки бы на раны
Да повязку из резины,
И вернуться за баранку
Снова в запахи бензина.
А в конце в своей постели,
Глядя на рога оленьи,
Вспоминали, как летели
Против бурного теченья.
Только ночь перетерпеть бы
Под пушисто-мягким пледом
И принять объятья смерти,
Как последнюю победу.
        АКРОБАТИКА
Вот она: эквилибристка на канате,
На вершине тонкой ленты серебристой.
Две секунды ей вполне до смерти хватит,
В то же время шесть минут ползти до жизни.
Её ждут четыре бравых кавалера,
Улыбаясь яркой публике красиво:
От балконного баланса до партера
Разноцветное галдящее месиво.
Каждый верит, что сегодня только
Для него она летает беззаботно.
Для неё же это крохотная толика
Ежедневной каторжной работы.
        ВОЛАНД
Я помню его тонкие черты —
Орлиный нос и искривлённый рот.
Растрёпанные волосы черны,
И странные глаза, да кто поймёт:
В одном сверкает искорка огня,
Зелёный беспокойный язычок.
В другом — лишь пустота; при свете дня
Она символизирует порок.
Я помню его порванный халат,
Нелепый с длинной шпагой на боку,
Я помню, как он мне поставил мат
В десятом эйфорическом кругу.
Я помню, как он сам вошёл в огонь,
Чтоб доказать нетленность моих строф,
И как под ним резвился чёрный конь,
Топча ногами мутность облаков.
Он бы серьёзен, капельку сутул,
Но иногда смеялся, как дитя.
Я помню: он надежду мне вернул,
И сделал это, как всегда, шутя.
А я молчал, не смея показать
Восторг и веру в силу зла и власть,
Не зная, что ответить, что сказать,
Какую выбрать сторону и масть.
И я не помню, что я попросил,
Когда услышал голос за спиной:
«Ах, Мастер, света ты не заслужил,
Ты с Маргаритой заслужил покой».
        МОЛЧАНИЕ
Странно молчат золотисто-волшебные арфы.
Странно: не хлопают крылья и лики в тени.
Странно‚ но Пётр ушёл от заставы привратной‚
Только внизу под котлами пестреют огни.
Я полагаю‚ что что-то случилось на небе‚
Я полагаю‚ что пастор сегодня не прав.
Я возлагаю надежды на бархатный стебель‚
Выросший из серенады изменчивых трав.
Кто-то молчит‚ кто-то плачет‚ а кто-то смеётся‚
Водные выси стекают в земной водосток.
Просто стальная струна слишком медленно рвётся‚
Просто сегодня Бог умер. Да здравствует Бог!
Кто же возглавит теперь войска Поднебесья?
Кто же ответит безногому: «Встань и иди!»
Страшно‚ когда на последнем судебном процессе
Мрачно пустует верховное место судьи.
Кто поцелует холодные губы младенца‚
Женщине даст нестареющую красоту‚
Снова заставит звучать замолчавшее сердце?
Больше никто‚ ибо молимся мы в пустоту.
Как мы достигнем посмертного мерного часа?
Кто разрешит перейти через светлый порог?
Просто вратарь не заметил коварного паса‚
Просто сегодня Бог умер. Да здравствует Бог!
        ГОЛГОФА
Красное солнце осветит Голгофу.
Крестообразные тени на землю
Бросят пустой отпечаток; и строфы
Из-под пера пустят тонкие стебли.
Пётр-Симон обнимает старуху —
Деву Марию, родившую Сына,
Слушая плач-завыванье вполуха,
Звон серебра и шуршанье осины.
Плачет Отец, поливая грозою
Праздную чернь, что пришла на расправу,
Что поднимала единой стеною
Длани к Христу, выбирая Варавву.
Чистые руки к челу прижимает
Понтий Пилат, от мигрени не спящий.
Знаешь, Христос, прокуратор страдает!
Может спасёшь, если ты настоящий?
Толпы, народы, кресты, поднебесье
Перемешались в мятущемся сердце.
Господи Боже, спаси их всех вместе,
Дай им свободу — возможность согреться.
Здравствуй, Отец. До свиданья, Иуда.
Я вас прощаю. Я всех принимаю.
Бренная смерть. Откровение. Чудо.
Красное солнце от края до края.
        ЧУМА
Я вижу: снова вечная весна
Вздымает свою солнечную рать
На небо в направленье трёх ветров.
И крыс чума пробудит ото сна,
Послав их из глубин околевать
На улицы счастливых городов.
Бубонные накожные рубцы
Покроют наши бренные тела
И лимфу обратят на время в желчь.
Заткнутся адвокаты и истцы,
Замолкнут журналисты, и котла
Не хватит для того, чтоб трупы сжечь.
Не станет музыкальных похорон,
Толпы слезоточивых матерей,
Гранитных приснопамятных могил.
Умерших штабелями сложат в ров.
Избавиться от массы поскорей
Стремятся люди, не жалея сил.
Гудение трамваев замолчит,
Огромный город потеряет слух,
Молчание станцует декаданс.
И карантин над небом, словно щит,
Покроет сажей смрадно-чёрный дух,
Оставив тишине последний шанс.
Очистится от золота казна,
И люди вроде станут побеждать,
И даже умирающий здоров.
Но вижу: снова вечная весна
Поднимет свою солнечную рать
На небо в направленье трёх ветров.
И крыс чума пробудит ото сна,
Послав их из глубин околевать
На улицы счастливых городов.
        КИТОБОИ
Не пираты толстокожие,
Не вельможи тонкостенные,
В городах во всех — захожие,
Да монетой неразменные.
Мы по морю ходим мрачному,
Нам стихия — брат неистовый,
Нам чужда молва чердачная
С преферансами и вистами.
Лишь бы кожу смазать ворванью,
Лишь бы ветер в спину северный,
Лишь бы парус был не порванным,
А волнение — умеренным.
А такой ведь с виду маленький
Наш кораблик по сравнению
С ветрозубыми штормами и
С хладнокровными теченьями.
На носу стоит обветренный
Человек с гарпуном тоненьким.
Расстояния не метрами
Мерит он, а кабельтовыми.
И пробьёт он спину толстую,
И опять рискуем жизнями,
Став излишними отростками
Уходящей в смерть дивизии.
А потом — в порта известные,
Королями — не валетами,
Чтоб платили нам по честному,
Неразменною монетою.
        ГДЕ НАЧИНАЕТСЯ ЖИЗНЬ
Здесь начинается жизнь‚
Лампы по новым зрачкам
Бьют; громко молит «Держитесь!»
Строгая дама в очках.
Люди выходят из влаги‚
Как вековечность назад.
Им помогают не маги —
Люди из белых палат.
Мелкие местные боги —
Первые лица вокруг.
Первые мысли убоги:
Радость от маминых рук.
Грустное серое зданье‚
Фабрика маленьких душ.
Да: человек — это званье‚
Дайте в честь этого туш.
Кто-то родится свободным‚
Кто-то родится рабом.
Значит‚ так Богу угодно‚
Это — земной его дом.
Снова по разным палатам:
«Тужься»‚ «мужайся»‚ «держись».
Женщины в белых халатах:
Здесь начинается жизнь.
        ВОСКРЕСЕНЬЕ
Воскресенье — пустое безделие‚
Размышления‚ память‚ мечты.
В одночасье сойтись не успели мы‚
Не успели назваться на «ты».
Сумма рифм равнозначна безмолвию‚
Если их не читает никто‚
А любовь разлетается волнами
По бескрайней пустыне Кусто.
По тебе воздыхатели плакали‚
Неотрывно смотрели в глаза.
Ты‚ как Люси в романе о Дракуле‚
Белоснежно клыки показав‚
Извивалась на девственных простынях
Да стреляла зрачками в лицо‚
Да меня засыпала вопросами‚
Как я мог быть таким подлецом.
А молчание — вечное золото‚
Значит‚ трачу его я не зря.
Моё сердце тобою расколото
Как-то раз в третий день сентября.
Воскресенье — день автополемики‚
Безнадёжных воззваний и снов.
С нетерпением жду понедельника‚
Чтобы снова включиться в любовь.
        КОМУ — МАДРИГАЛЫ
Кому — мадригалы‚ кому — площадные восторги‚
Кому — фаворитки в постель‚ а кому — семихвостая плеть‚
Кому-то — полуночный бес‚ а кому-то — милейшая Порги‚
Но это при жизни‚ а после им всем предстоит умереть!
Уедем ли мы? Полагаю‚ придётся остаться‚
Но в этих местах‚ я надеюсь‚ найдётся вино и постель.
Так возле комка простыней будем вечно вращаться
Подобно заточенным снежным иголкам‚ что кружит метель.
Ты хочешь открыть мне глаза? Всё равно тьма над миром
Накатила на наш личный город Иерусалим‚
Накормив мириады красавцев — бессмертных вампиров —
И Пилата распяв на кресте‚ а Иисуса — над ним.
Вероятно‚ я — Ницше‚ а ты тогда кто — Клеопатра?
Сомневаюсь: она не могла мною так беспардонно вертеть.
Я писал в дневнике под воздействием пьяного марта:
Не забудь захватить с собой ту семихвостую плеть.
Да‚ кому-то — востоки‚ восходы‚ восторги‚ воззванья и вздохи‚
Для кого-то невеста — любовь‚ для кого-то — чужая жена.
Но Иегова Кана всё это назвал одним словом: пороки‚
На которые есть прейскурант‚ или проще: цена.
        НА МЕДВЕДЯ
…Судей нету — знамо дело!
Выстрел! Свора полетела.
Люди‚ пасти‚ ружья‚ крики:
Всё в одном смешалось миге.
По снегам, по грязи жидкой
С оскалённою улыбкой
Джентльмены‚ лорды‚ леди
Мчатся убивать медведя.
Завопили‚ заорали‚
На рогатину подняли
Крепостной толпой слепою —
Как же держится он стоя?
Разметал собак в ошмётки —
Люди в ход пустили плётки.
Берегут пока что пули‚
Будут брать его вживую.
«Не возьмёшь меня‚ хорунжий!
Царь зверей на зимней стуже —
Разорву тебя на части!»
Кровь течёт из страшной пасти.
«Добивайте…» — сверху голос‚
Рвётся жизни тонкий волос‚
Рёв всё реже, реже, реже,
Стекленеет взгляд медвежий.
С виду белые их руки‚
В тонких чертах — бремя скуки.
Но в крови они умыты —
Как живых, так и убитых.
Люди ищут вдохновенья‚
От безделья развлеченья‚
Убивая век от века
Не медведя — человека.
        НАПИСАЛИ ПОРТРЕТ
Написали портрет
На дворянскую стать‚
Через тысячу лет
Будут вас воспевать‚
Поражаться почти
Неземной красоте‚
Разговоры плести‚
Точно сеть на воде.
И прозреет слепой‚
Ваш почувствовав взгляд‚
Пробежит он тропой
Через сонмы преград
И созвездие снов
В вашу честь назовёт‚
Его слово — любовь —
Будет рваться вперёд.
Я фигуру твою
Отолью из стекла‚
Вознесу‚ воспою:
Ты меня позвала‚
Точно Солнце‚ блеснув
По холодным углам.
Я не верил‚ как сну
С тишиной пополам.
Значит‚ кроме тебя‚
Никого больше нет.
Никого‚ но‚ любя‚
Провоцируешь свет!
Мы с тобой улетим
За чужие моря
Через сотни картин‚
Через снег января…
        ДЖЕННИ ВИЛЬЕРС
Милая‚ нежная Дженни
В платье немного измятом
Снова играет на сцене‚
Снова танцует за плату.
Каждая роль — это бездна,
Мир, ограниченный текстом;
Дженни прекрасно известно,
Как перед публикой тесно.
Вот она стала царицей
В древнем могучем Египте‚
Что под атефом ей снится
Знаками на манускрипте?
Вот она — нищенка в Риме‚
В грязных и рваных отрепьях‚
Плача‚ ползёт за другими‚
Тащит незримые цепи.
Вот она — тонкая дама‚
Спутница важного лорда.
Держится сухо и прямо,
Взгляд поразительно гордый.
Сколько ролей — столько судеб‚
Столько рождений и свадеб.
Каждый балкон полон судей‚
Судей‚ которые платят.
Милая‚ нежная Дженни‚
Призрак Вестхемского театра‚
Снова играет на сцене
Нищенку и Клеопатру.
…Снова играет на сцене‚
Снова танцует за плату
Нежная милая Дженни‚
В платье немного измятом…
        ПАМЯТИ ГЕНЕРАЛА ЛИНДБЕРГА
Куда ты стремишься‚ мой General Motors‚
Пускаешь мотор и поводишь рукой.
Неужто настал предкритический возраст
В том случае‚ если бывает такой?
На честном английского качества слове‚
На маленьком духе святого Луи
Тебе океанов великих основы
Придётся попрать‚ не касаясь земли.
Куда ты летишь? Шесть часов до свободы‚
До славы вселенской восторженных толп.
Ты станешь мостом между парой народов‚
Звеном континентов‚ как огненный столп.
Но каждый за славу получит по рангу
Свой личный по-Дантевски правильный ад:
С зубчатой вершины Виндзорского замка
Придётся вернуться намного назад.
Придётся почувствовать рваную рану
От криков ребёнка на сердце в груди‚
И даже петля не спасёт от обмана‚
Который постигнет тебя впереди.
Но вновь ты лобзаешь стальные ланиты
И‚ сам не желая‚ сквозь солнечный кряж
Ты станешь потомственным антисемитом
В том смысле‚ что больше потомства не дашь.
И кто-то напишет бессмертную книгу‚
Как лётчик над бездной провёл самолёт‚
Как флаг поднимал среди праздничных вигов‚
Как этим же флагом со лба стирал пот.
И фото твоё — в каждом доме икона‚
Мой General Motors‚ мой добрый ковбой‚
Но ты заплатил‚ заплатил за поклоны
Частичкой себя или целым собой.
|