Сайт Тима J. Скоренко Сайт Тима J. Скоренко Обо мнеСайт Тима J. СкоренкоЖЖСайт Тима J. СкоренкоКонтактная информация
Журналистика и PR Популяризация науки Проза Стихи Песни Другие проекты
Стихотворения Переводы Учебник стихосложения Публикации Премии
Сайт Тима J. Скоренко
Введение 1. Рифма 2. Размеры 3. Рифмовка 4. «Спецэффекты» 5. Занимательное стихосложение 6. Стилистические ошибки 7. Поэтический перевод Заключение Дополнительные статьи


        ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ СТАТЬИ О СТИХОСЛОЖЕНИИ


8.1. Сказка о плохих и хороших поэтах
8.2. Беседы о плагиате
8.3. Мат в поэзии: к месту и не только
8.4. Знаки-препинаки
8.5. Поэзия с религиозным уклоном
8.6. Верлибр как зеркало нерусской революции
8.7. О чём пишут?
8.8. Замечательная стилистика или поэтичекий треш
8.9. О четверостишиях
8.10. Зри в корень, то есть в текст
8.11. Задача композитора
8.12. О Пушкине, глагольных рифмах и прогрессе



        СКАЗКА О ПЛОХИХ И ХОРОШИХ ПОЭТАХ

    Довольно часто поэты жалуются, что поэзия никому не нужна, что её не печатают. Тем более, она не приносит денег. Жалобы бывают самые разные — прямые, в завуалированной форме, откровенное недовольство или тонкие намёки. В общем, по всякому. Условно жалобы поэтов можно поделить на следующие группы:
    — общая жалоба: «Стихи никто не издаёт. Стихи никому сейчас не нужны».
    — частная жалоба: «Мои стихи никто не издаёт. Мои стихи никому не нужны».
    — пристрастная жалоба: «Они не понимают мои стихи. Они дураки. Никто не понимает. Буду писать в стол, для себя».
    — страстная жалоба: «Я — гений. Мне об этом сказал Главный Дядя в Союзе Литераторов, мой муж/мама/брат/коллега и ещё кто-нибудь. Поэтому я абсолютна/тен и все, кому не нравятся мои стихи, — сами говно».
    — лживая жалоба: «Я пишу только для себя. Я могу вообще никому стихи не показывать!»

    На эти жалобы довольно просто ответить. Потому что все они высосаны из пальца. И жалуются таким образом не поэты, а бумагомаратели. Почему стихи никто не издаёт? Здесь «частная жалоба» отвечает довольно правдиво сама на себя. Не издают не стихи. Не издают ваши стихи. Бездарные плохие стихи. Я часто бываю на всяческих литературных семинарах и собраниях, на поэтических вечерах. 90% того, что я там слышу — это полное дерьмо. Причём плохие поэты гораздо более уверены в своих способностях, чем хорошие.

    Впрочем, так было всегда. Кого мы помним из великих? Пушкина, Лермонтова, Тютчева, к примеру. Вообще, из пушкинских времён мы помним от силы 40-50 поэтов. Это хорошие поэты. А в России тогда насчитывалось не менее 3000 поэтов-рукоблудов. Мы этих имён не помним и не знаем. Какой процент хороших поэтов? 1,5% — мизер! Точно то же и сейчас. Поэтому отчаиваться не стоит. Хорошие поэты есть, просто они тонут в потоках бездарей. Единственное, что может различить их и расставить точки над «i» — это время. И оно рассудит, кого будут помнить через 200 лет, а кого — нет.

    Конечно, есть поэты, которым дано свыше столько, что им ничего уже не нужно. Это гении. Я знаю нескольких: чтобы их пересчитать, хватит пальцев одной руки.

    Когда какой-нибудь бездарь читает свои великие творения, а ты ему вместо восхваления говоришь: «Слабенько, сэр. Вот тут всё хромает, а смысла вовсе ни капли, надо бы поправить вот это...», он обижается до ужаса. «Ты просто не понимаешь!» — вопит он. Я, простите, всё понимаю. Когда мне указывают на мои поэтические ошибки, я могу их оправдать или исправляю. Наш же герой вообще не видит никаких ошибок. Он уверен в том, что «тебе — уже» — это прекрасная рифма, потому что на конце «е», и хрен ему объяснишь обратное. И никогда такой поэт не исправится.

    Самое лживое утверждение, которое может сказать поэт — это, мол, я пишу только для себя, мне неважно мнение других, я могу всё писать в стол. Это чушь собачья. Если ты пишешь в стол — так никому не читай! Вообще никому не говори, что пишешь! Если человек хоть одному своему другу читает стихотворение — оно уже для кого-то. Ему уже важно мнение, пусть даже этого единственного друга. Вот Эмили Дикинсон за всю жизнь ни одного стихотворения даже маме не показала, всё в сундук прятала. А писала много, после её смерти нашли 2000 стихотворений. Теперь она — классик американской поэзии. Вот она не лгала. А если вам прочитали стихотворение, а потом заявили, что это только для себя, это фигня. Это — для вас.

    А ещё поэты не любят править свои стихи. Да-а, понимаю, тяжело от сердца оторвать, своё, родное. А надо. Надо отрывать к чертям. С первого раза шедевр не получится. Вы черновики Пушкина видели? Там каждая строка перечёркнута по 10 раз, да ещё страниц несколько переписано по 2-3 раза. А мы не Пушкины. Поэт, если он что-то написал, обязан перечитать своё творение через некоторое время и переправить. Даст Бог, выйдет конфетка. Из сердца идёт смысл, а вот форма идёт из головы. Поэтому форму нужно шлифовать.

    А ещё пошла мода на верлибры. Каждый бесталанный виршеписец уверен, что уж хороший верлибр-то он напишет. Хороший верлибр написать в 100 раз труднее, чем рифмованное размерное стихотворение! За слогом и рифмой мы можем скрыть любые огрехи смысла, любой бред. А в верлибре не должно быть ничего лишнего, ни одного слова. Плохих верлибристов в поэтической среде чуть ли не 60% от всех поэтов. И в основном женщины. И спрашиваешь такую: а вы с рифмой работаете? А она: «А зачем? Я не считаю рифму нужной! Она меня ограничивает! Она не даёт пространства моему полёту фантазии!». Простите, но не может писать верлибры человек, не умеющий работать с рифмой! Рифма и слог — это основа, камни преткновения. Вы думаете, Малевич только чёрные и красные квадраты рисовал? Посему научитесь писать стихи, а потом уже выбирайте форму. Хоть верлибры, хоть муссадасы, хоть визуальную поэзию.

    Почему-то поэты думают, что поэзии не нужно учиться и не нужно в ней практиковаться. Шульговский, великий человек, в 1914 году писал, что архитекторов по 10 лет учат дома строить, а ткачей по 5 лет ковры ткать. А что, поэзия проще? Ей учиться не надо? Надо. Кстати, шикарным способом овладеть виртуозной техникой является комбинаторика. Человек, способный написать складный пословный абецедарий или акростих, или ропалический стих — уже ничего не боится.

    Странно, но бездарные поэты неплохо читают свои стихи. Потому что я часто слышу, как какой-нибудь сказочный идиот оправдывает никчемность своих стихов тем, что «их на бумажке читать нельзя, их я должен декламировать». Это не так. Поэзия — изначально литературный жанр. Не песенно-музыкальный. Она изначально должна доходить до сознания читателя с листа. Исполнение поэзии — это важно, но всё же вторично.
    Хорошие поэты редко хорошо читают свои стихи. Это всегда — и Бродский, и Рождественский, и Евтушенко читали/ют стихи плохо. Бродский вообще ужасно читал. Читать стихи нужно не в себя. Их нужно изливать в зал, нужно чеканить слова, нужно играть подобно актёру, громко и ясно, ведь даже шёпот с театральной сцены слышат последние ряды, не так ли? Реально я знаю 3-4 поэтов хорошего уровня, умеющих читать свои стихи для зала, а не в одно место.

    Из классиков следует читать всё. Следует читать Беллу Ахмадуллину, Анну Ахматову, Константина Бальмонта, Александра Блока, Иосифа Бродского, Валерия Брюсова, Ивана Бунина, Николая Гумилёва, Гаврилу Державина, Евгения Евтушенко, Сергея Есенина, Николая Заболоцкого, Георгия Иванова, Алексея Кольцова, Ивана Крылова, Михаила Лермонтова, Аполлона Майкова, Осипа Мандельштама, Самуила Маршака, Владимира Маяковского, Николая Некрасова, Александра Пушкина, Роберта Рождественского, Николая Рубцова, Кондратия Рылеева, Михаила Светлова, Игоря Северянина, Фёдора Сологуба, Александра Твардовского, Фёдора Тютчева, Афанасия Фета, Марину Цветаеву, Корнея Чуковского, Георгия Шенгели. Комбинаторику тоже нужно читать, безусловно. Того же Валерия Брюсова, и Велимира Хлебникова, Дмитрия Авалиани, Глеба Седельникова, Бориса Гринберга, Ивана Рукавишникова.

    Читайте современных поэтов — Владимира Вишневского, Игоря Губермана, того же Григория Остера. Вы думаете, «Вредные советы» — это прикол? Это шикарные белые стихи (серьёзные стихи у него тоже прекрасные). Или Андрея Белянина, Владимира Высоцкого, Александра Галича, Вилли Мельникова, Константина Арбенина, Дмитрия Растаева. Александра Баля, Олега Медведева, Ольгу Чикину и Михаила Щербакова слушайте. Да и в Живом Журнале немало людей, у которых есть что почитать и чему поучиться. Это Аля Кудряшева, Дмитрий Якимов, Вера Полозкова, Дана Сидерос, Александр Габриэль и другие.

    Известное настенное четверостишие, приписываемое Игорю Губерману, принимает в последнее время угрожающе верное пророческое значение.

    Писать на стенках туалета,
    Увы, друзья — немудрено.
    Среди говна вы все — поэты.
    Среди поэтов — все говно.


    Дай Бог, чтобы было иначе.


        БЕСЕДЫ О ПЛАГИАТЕ

    Иногда я слышу или читаю о себе: «ой, это похоже на Бутусова (Медведева, Щербакова, Кудряшеву, Полозкову, Бродского, Чикину, Бардина, нужное подчеркнуть)». Я и сам порой подмечаю в произведениях — музыкальных или стихотворных — других поэтов или бардов мотивы известных мне произведений. И тоже делаю подобного рода наблюдения или замечания.

    Но на самом-то деле, совсем не плохо, если стихотворение или песня на что-то похожи. Гораздо хуже, если они ни на что не похожи.

    Есть такая глупейшая точка зрения: чтобы быть оригинальным, не нужно никого слушать и читать — тогда тебя даже не потянет на плагиат. И ты будешь уникален в своём роде. Возникает некая дилемма — хочется ли быть оригинальным говном, либо немножко вторичным, но всё-таки заслуживающим внимания. Мне кажется — второе. Дело в том, что если у вас получится писать в стиле Бродского (не дотягивая до него, конечно, это неоспоримо), или в стиле Медведева (тоже — почти), или в стиле Щербакова (почти), по меньшей мере, если вы к этому стремитесь, то изначально плагиатные вещи со временем перерастут во что-то ваше, оригинальное, собственное. Аллюзии с тем или иным известным автором отойдут в прошлое. Заимствованная техника изменится, но качество её не упадёт. Все мы на чём-то учимся. Ребёнок сначала копирует непонятные значки, а потом сам пишет буквы. Любой художник сначала рисует с натуры или перерисовывает с другой картины, а потом уже может позволить себе искать сюжеты в собственной голове. Так и поэт — чтобы научиться писать своё, нужно уметь подражать. Главное, не завязнуть в подражании.

    Кому я подражал в написании стихов и песен — мне не стыдно перечислить. Это не обязательно мои любимые поэты/авторы. Просто это люди, оказавшие на меня влияние. Олег Медведев, Иосиф Бродский, Марина Цветаева, Егор Летов, Илья Кормильцев, Вячеслав Бутусов, Михаил Щербаков, Константин Арбенин, Дмитрий Быков, Маргарита Пушкина, Аля Кудряшева, Вера Полозкова, Александр Щербина, Николай Гумилёв, группа «Красные звёзды», Ольга Чикина, Вилли Мельников, Анастасия Винокурова, Сергей Калугин и кто-то ещё, не буду мучительно вспоминать.

    Посему: плагиатьте на здоровье! Это не просто можно. Это нужно. Только не слишком заигрывайтесь с этим: можно случайно забыть о том, что изначальная цель невольного плагиата — это самосовершенствование.


        МАТ В ПОЭЗИИ: К МЕСТУ И НЕ ТОЛЬКО

    Больной темой для многих поэтов и критиков является мат. Можно ли использовать его в поэзии? Если да, то в какой ситуации? Если нет, то почему? Я решил порассуждать на эту тему, продолжая тем самым серию аналитических статей о поэзии в целом и о сомнительных её аспектах в частности.

    Если грубо обобщать, то моя точка зрения очень проста: мат — это, в общем, такая же часть русского языка, как любое другое слово. Соответственно, употреблять его можно только к месту. Например, слово «монитор» (или любое другое) мы употребляем там, где этого требует смысл предложения («Монитор заляпан какой-то гадостью»), а не там, где мы хотим («Я шёл по монитор улице и кушал плюшку монитор»). С матом — та же ситуация. Если я хочу подчеркнуть абсолютную, превосходную степень безвыходности ситуации, я говорю: «Всё, это полный пиздец». Потому что «пиздец» — это гораздо более ударное слово, чем «хана», «конец» и «пипец». Если же человек употребляет мат в качестве замены нормальных слов — это неправильно и некультурно («Пиздую я, бля, по улице, и хуею: такая опиздененная блядь стоит!..»). Поэтому мы воздержимся в дальнейшем от подобных цитат.

    Теперь перейдём непосредственно к поэзии. Мат в поэзии, точно так же, как и в обыденной речи, должен употребяться только к месту. Вопрос в том, где это самое место. Где грань. Примеры матерных выражений, употребляемых не к месту, встретить очень легко, поэтому приводить их примеры я не буду. Лучше поговорим о полезном, пусть и не об очень хорошем. В некоторых случаях мат не только уместен, но даже нужен. Разберём такие ситуации на конкретных примерах.

    Пример 1. Игра слов. Евгений Лукин. «Лирическая пронзительная»

            Бьет меня жизнь, что оглобля,
            или пластает, что сабля, —
            ежели мне тяжело, бля,
            я убегаю в леса, бля.
            Hе для киношного дубля
            с поезда слез — и бpеду, бля.
            И вместо плача да вопля
            тихо шепчу: «Hичего, бля...»

            Взмоет из заpослей цапля —
            хоть на полотна Констебля.
            Я побледнею с лица, бля,
            и поpажусь кpасоте, бля.
            Hе для киношного дубля
            мимо болотца бpеду, бля.
            И вместо плача да вопля
            попpосту думаю: «Во, бля...»

            Hежные кpоны колебля,
            мягкие лужицы зыбля,
            ветеp плеснет по земле, бля,
            свежестью пеpвой гpозы, бля.
            Hе для киношного дубля
            чеpез опушку бpеду, бля.
            Hо пpогpемлю до Гpенобля,
            ежели снять для кино, бля.


    В данном стихотворении блестящая игра слов полностью стирает негативное влияние матерного «бля». Оно выглядит именно игрушкой, мастерским подбором рифм, печальным и одновременно смешным. Стихотворение Лукина стоит на грани комбинаторной поэзии, при этом будучи совершенно замечательным с точки зрения классической техники. Использование мата в качестве игрового инструмента ограничено, как ни крути. В качестве ещё одного примера могу привести очень рассмешивший меня палиндром Бориса Гринберга: «Вымой ухи, хуй омыв». Палиндром, во-первых, достаточно сложный жанр, который позволяет использовать практически любые средства для достижения технического совершенства, а, во-вторых, данный конкретный палиндром и в самом деле смешной :)

    Пример 2. Крик души. Вторым случаем уместности мата является тот самый случай, о котором шла речь в начале статьи. То есть когда мат служит выразительным средством, от которого не уйдёшь. Которое подчёркивает, усиливает эффект стихотворения. Пример из Веры Полозковой, «Про любовь»:

            Морозно, и наглухо заперты двери.
            В колонках тихонько играет Стэн Гетц.
            В начале восьмого, по пятницам, к Вере,
            Безмолвный и полный, приходит пиздец.

            Друзья оседают по барам и скверам
            И греются крепким, поскольку зима.
            И только пиздец остается ей верным.
            И в целом, она это ценит весьма.

            Особо рассчитывать не на что, лёжа
            В кровати с чугунной башкою, и здесь,
            Похоже, все честно: у Оли Серёжа,
            У Кати Виталик, у Веры пиздец.

            У Веры характер и профиль повстанца.
            И пламенный взор, и большой аппетит.
            Он ждёт, что она ему скажет «Останься»,
            Обнимет и даже чайку вскипятит.

            Но Вера лежит, не встает и не режет
            На кухне желанной колбаски ему.
            Зубами скрипит. Он приходит на скрежет.
            По пятницам. Полный. И сразу всему.


    В стихотворении блестяще обыгрывается устойчивое выражение «полный пиздец», которое тут просто за душу берёт, не правда ли? Тут никакое другое слово даже и не употребишь. Так надо: по пятницам, полный и сразу всему.

    Другим примером, опять же, из Полозковой, является вот это:

            Тяжело всю жизнь себя на себе нести.
            За уши доставать из себя, как зайца.
            От ощущения собственной невъебенности
            Иногда аж глаза слезятся.


    Тут присутствует небольшой элемент первого обоснования уместности мата — остроумное его использование. Помимо прочего, слово «невъебенность» — это что-то объёмное, огромное, гораздо больше чем «мощь», например. Собственное, именно из Веры Полозковой можно привести ещё несколько подобных примеров, где искренность и уместность употребления нецензурных выражений перевешивает весь исходящий от них негатив.

    Пример 3. Техническое употребление. Случается так, что в стихотворении не хватает слога. Юный и неумелый поэт в таком случае вставляет в стихотворение частицу «уж», например, или ещё какое-нибудь мусорное слово. Поэт же высокого уровня может позволить себе употребить и какое-нибудь разговорно-нецензурное словечко, если оно, конечно, вписывается в стихотворение с точки зрения смысла и стиля. К сожалению, я не сумел найти именно мат, используемый в такой ситуации. Но пример умелого употребления не мата, а просто вульгаризмов легко найти у Олега Медведева, песня «Красные сапоги»:

            А я молодец, блин, я кончил свою тоску,
            Хоть сам уже думал, что развалился в хлам,
            Как пьяный казак, блин, ой шашкою на скаку,
            Как пьяный казак, блин, с маху да пополам.
            Я Лаокоон, блин, в серых узлах дорог,
            А я выпью еще, блин, — сделаюсь сыт и пьян,
            Так молния с неба ёкнула в бугорок,
            Так кончились песни — можно порвать баян.


    Здесь вульгарное «блин» подчёркивает фольклорный элемент в песне и заполняет размерную дырку в строке. Кстати, у Медведева мат встречается раза два, кажется, или три (не считая...хм...не будем о запретном :)), и один из них — в качестве цитаты:

            Ввалившись в прокуренное зимовье, рычал из спутанной бороды,
            Что смысла не было, бля, не было, туды-растуды.


    Здесь слово «бля» и затыкает дыру в строке, и подчёркивает «цитату», слова героя после вваливания в прокуренное зимовье с мороза.

    Пример 4. Когда просто смешно. Очень редко бывает так, что читаешь матерное стихотворение, а оно — смешное. Потому что матерное. Просто смешное, и всё. Иногда остроумное, иногда нет. Но радует. Как пример подобного — вот стихотворение Игоря Вишнякова, над которым я долго смеялся (над стихотворением, конечно). Только читайте по порядку, вдумчиво, с начала до конца, медле-е-енно.

            Ебутся собаки,
            Ебутся коты,
            Ебутся макаки,
            Ебутся кроты,
            Ебутся пингвины,
            Ебутся слоны,
            Ебутся удавы
            Различной длины,
            Ебутся деревья,
            Ебутся цветы,
            Ебутся коряги,
            Ебутся кусты,
            Ебутся машины,
            Ебутся дома,
            И мыши Ебутся
            В пустых закромах,
            Ебутся шофёры,
            Ебутся ткачи,
            Ебутся шахтёры
            И злые врачи,
            Ебутся эстонцы,
            Ебутся испанцы,
            И даже ебутся
            А-Американцы,
            Ебутся детали,
            Ебутся запчасти,
            Ебутся все органы
            Тела и власти,
            Ебется планета
            И весь небосвод
            А Я НЕ ЕБАЛСЯ УЖЕ ЦЕЛЫЙ ГОД!!!


    Не знаю, как вам, а мне было смешно. Называется, писал человек «из наболевшего» :)

    Вот, наверное, и всё. Тупо вставить слово «хуй» в песню легко. Слово маленькое, где угодно можно разместить. А вот разместить его так, чтобы оно несло какую-никакую смысловую нагрузку и не было чужеродным элементом, чтобы веселило, а не раздражало — это ещё нужно постараться.

    Поэтому: не умеете — не материтесь, господа и дамы.


    ЗНАКИ-ПРЕПИНАКИ

    У многих современных поэтов есть одна болезнь: нежелание ставить знаки препинания в связи с неумением их ставить. А ведь знаки препинания — это такие же полноправные участники языкового процесса, как и буквы. Без них текст выглядит убого и голо. Почему-то в прозе знаки препинания ставятся всегда. Все писатели — от классиков Тургенева или Толстого до современников Быкова или Пелевина; от фантастов Олди или Дяченко до авторов попсовых детективов вроде Донцовой — все ставят знаки препинания. И ставят их, чёрт побери, грамотно. Если писатель не справляется, в дело вступает корректор. И я не понимаю, почему в поэзии, которая является не менее важным литературным слоем, чем проза, многие не считают необходимым опуститься до пунктуационной составляющей.

    Первая и основная причина необходимости расстановки знаков препинания — это упрощение прочтения и понимания. Именно так. Стихотворение, грамотное с позиции синтаксиса и пунктуации, читается гораздо легче. Читатель знает, где необходима пауза, где следует какое-то перечисление, где заканчивается фраза или какая-либо логическая часть стихотворения. Для декламации знаки препинания — вообще незаменимая вещь. Чтец гораздо глубже может проанализировать грамотное стихотворение для лучшей декламации.

    В последнее время широко распространилась методика написания стихотворений «в строчку». Очень многие сильные поэты пишут именно таким образом. Это многократно мной рекламируемые Аля Кудряшева, Вера Полозкова и другие. Поэты старшего поколения редко обращаются к такой методике, но весьма близко к ней лежит поэзия, например, Геннадия Жукова («Речитатив для дудки»). Хотя вопрос не в этом. Если при написании «в столбик» естественные паузы ещё кое-как создаются разрывами строк, то при написании «в строчку» они сглаживаются, и знаки препинания становятся единственными помощниками читателя. В своём собственном творчестве я дважды счёл необходимым обойтись без знаков препинания. Один раз — в стихотворении «Молчание», где отсутствие знаков препинания преследует конкретную цель. Мне показалось правильным исполнение этого стихотворения монотонным речитативом с паузами лишь в конце строк, безо всяких эмоций. Из этого можно вывести один постулат: мы имеем право опустить знаки препинания, если хотим подчеркнуть монотонность и безэмоциональность произведения для декламатора.

    В другой раз я обошёлся без знаков препинания в более свежей песне «Мясная машина», написанной по произведениям Владимира Сорокина и вызвавшей в своё время резонанс среди поклонников его творчества. Опять же, в «Мясной машине» я преследовал цели демонстрации бессмысленности, монотонности всего происходящего. 2/400, то есть порядка 0,5% — вот и всё отсутствие синтаксиса во мне любимом. И, по-моему, это нормальный процент. Крайне редко получается стихотворение, в котором отсутствие синтаксиса призвано что-то подчеркнуть.

    Самые глупые оправдания, которое придумывают молодые (и не очень молодые) поэты дабы оправдать отсутствие запятых и точек:
    — «я вышел за рамки знаков препинаний!» = я не умею их ставить
    — «они меня ограничивают!» = я не умею их ставить
    — «я не считаю их необходимыми!» = я не умею их ставить
    — «я не умею их ставить...» — это хотя бы честно, но оправдание так себе: нужно учиться писать грамотно. Lingva latina non penis canina est.

    Есть ещё один странный предлог. Люди говорят: «Мои стихи гораздо лучше выглядят без знаков препинания, чем с ними». Ответ на это — один-единственный. Если вы говорите так, значит не стоит больше заниматься графоманией. Знаки препинания могут только улучшить стихотворение. Если они его ухудшают, значит, они сами по себе лучше, чем ваш опус. А уж если знаки препинания лучше вашего опуса, то я представляю себе, что вы такое написали.

    Кстати, всё это касается ещё одного параметра — заглавных букв. В поэзии заглавные буквы должны быть обязательно в начале каждого предложения, то есть после точек, восклицательных и вопросительных знаков, многоточий и так далее. Там же, где и в прозе. Если вы пишете не в строчку, лучше всего сделать заглавными буквы в начале каждой строки, опять же, это соответствует неким сложившимся нормам поэзии. Впрочем, последнее не обязательно: к примеру, Бродский обходился без этого. Если же вы по каким-то причинам решили обойтись без знаков препинания, заглавные буквы просто обязательны, чтобы хоть как-то разграничить фразы.

    Вот и всё. Это были просто мысли, связанные с присылаемыми мне на рецензирование стихами.


    ПОЭЗИЯ С РЕЛИГИОЗНЫМ УКЛОНОМ

    О ПЛОХОМ

    Графоманы плодятся как грибы. И каждый плохой поэт считает своим святым долгом написать как минимум 3 стихотворения на религиозную тематику. Особо хреновые поэты стараются написать не менее 20 подобных стихотворений. При этом я не ругаю саму тему: тема интересна и широка, на неё можно столько написать, что ого-го, но, тем не менее, большая часть поэтов ограничивается бессмысленным пересказом Библии и тому подобным.

    Иногда такие стихи приходят ко мне на рецензию. Я пишу автору: хреново, Гадя Петрович Хренова чистой воды. Потому что это за 2000 лет до вас написали, ничего нового вы не придумали. А они начинают спорить, причём самым основным аргументом в споре является: «ты не понимаешь Библию, ты не читал Библию, ты агностик» и так далее. Что ж. Я читал Библию. Которую вышеупомянутые поэты не писали. Я сужу не Библию, которую судить не имею ни малейшего права, а их труды, которые имеют отношение в первую очередь к плохой поэзии.

    Итак, плохие религиозные стихи делятся на три группы. Если ваше стихотворение по всем параметрам попадает в одну из этих групп, лучше спрячьте его подальше и не показывайте никому: у вас вышла лажа.

    1) Пересказ Библии. Самая распространённая группа. Огромное количество молодых виршеписцев просто читает Библию и зарифмовывает отдельные сюжеты из неё. Это сделано столько тысяч раз, что уже не сосчитаешь. Лучше от этого никому не становится. Это называется: воображение туговато работает, взял готовый сюжет, налепил рифм, обычно примитивных, вот и вышел человечек.
    2) Мне было плохо, но я познакомился с Иисусом и мне стало хорошо. Второй по распространённости сюжет отвратительного стихотворения на тему религии. Этот сюжет был распространён даже во времена Пушкина, но тогда он был по меньшей мере свеж и оригинален. Теперь он избит, истерзан толпами бумагомарак и всячески изувечен множеством корявых рифм и ритмов. Он немножко варьируется: герою может стать хорошо не только после того, как он знакомится с Иисусом. Он может прийти в церковь, прочитать Библию, познать откровение и так далее. В итоге всё обычно сводится к морали: придите в церковь, и будет вам счастье. Это всё, конечно, верно, но зачем рассусоливать это на стихотворение?.. Есть ещё вариации более общего характера: «как плохо без Бога, как хорошо с ним».
    3) Философские рассуждения на Библейские темы. Самая страшная категория. Ладно, если человек умный. Но чаще всего на подобные темы пытаются писать не обременённые эрудицией люди. Выходит просто ужас. Заканчиваются обычно такие вещи моралью: не убий, не укради, ходи в церковь, не прелюбодействуй.

    Есть ещё такая фишка. Все поэты подобного религиозного склада старательно пишут с большой буквы всё, что хоть задней ногой касается религии. Слова «богоугодный», «ангелы», «церковный», даже «подаяние» или «паперть». Доказать им, что с большой буквы пишется совсем немного слов, невозможно. Объяснить, что слово «Бог» пишется с большой буквы только когда имеется в виду конкретный христианский Бог-отец, тоже нереально. И так далее. Ну, это просто меня смешит и не более.

    О ХОРОШЕМ

    Но ведь можно, как ни странно, написать великолепные вещи на божественные темы. Просто великолепные. Вещи, которые не укладываются в каноны, которые не подгоняются под штамп. Которые заставляют думать. Их нельзя систематизировать. Их можно просто читать. Как пример, во многих стихотворениях Али Кудряшевой мелькает Бог. Но как мелькает! Он везде, везде к месту, везде он гармоничен, как и должен быть. Ну например, «...Господь не то чтобы сжал ладони — он просто пальцами шевельнул...», или «...ты играй, Господи, в шахматы и нарды...».

    В данных примерах это именно цитаты, элементы, встроенные в стихотворение, но есть и целиком написанные на тему Бога, Иисуса, Распятия стихи, которые никак не банальны, но великолепны. Приведу здесь несколько примеров (за точность не ручаюсь: есть много вариаций данных стихотворений):

    Дмитрий Растаев. Давайте придумаем нового Бога…

            Давайте придумаем нового Бога.
            Ах, нового Бога? Давайте-давайте.
            Он будет небрит и упрям, как тренога,
            в простёганном солью квадратном халате.

            Он сядет к костру, сигаретку раскурит
            и раненым пальцем укажет на солнце.
            «Веди!» — завопит изувеченный улей
            и станет богаче на тридцать червонцев.

            А это так просто: уластит, заманит
            и льдом поцелуя отбросит на цепи,
            где нет ни креста, ни садов Гефсимани —
            лишь лес, лишь костёр, лишь хронический пепел.

            ...он будет распят на обычной березе,
            у тысячи родин до срока отобран,
            на самом суровом славянском морозе
            стеклянными станут священные рёбра.

            А он знал и это. Он трогал руками
            тоннели галактик и бездны молекул.
            Он будет до полночи снят лесниками
            и пущен стрелой в черномазое эхо.

            А что будет с нами?! А что будет с нами?
            Нам нужен был бог, а не спившийся Йорик.
            Теперь мы отыщем за пазухой знамя
            и выйдем на площадь a posteriori.

            И в этом броске наше первое право:
            мы знаем, мы помним, как в сказке старинной
            огнём и мечом добывается слава
            и только бессмертие — кровью невинной.


    Иосиф Бродский. Каждый пред Богом наг...

            Каждый пред Богом наг.
            Жалок, наг и убог.
            В каждой музыке Бах,
            В каждом из нас Бог.

            Ибо вечность — богам.
            Бренность — удел быков...
            Богово станет нам
            Сумерками богов.

            И надо небом рискнуть,
            И, может быть, невпопад.
            Еще не раз нас распнут
            И скажут потом: распад.

            И мы завоем от ран
            Потом взалкаем даров...
            У каждого свой храм.
            И каждому свой гроб.

            Юродствуй, воруй, молись!
            Будь одинок, как перст!..
            ...словно быкам — хлыст,
            Вечен богам крест.


    И так далее. Можно привести множество таких примеров.

    В общем, пишите о чём хотите. Но если вы обращаетесь к сложной теме, к теме, уже многократно использованной до вас, к теме достаточно узкой, потрудитесь придумать что-то новое либо сказать старое другими словами, чтобы у вас не получилось графоманских опусов, которые получаются довольно часто. Кстати, даже и у меня самого. Кстати, всё то же самое, но гораздо более кратко и ёмко написал Леонид Каганов в статье «Вредные советы поэтам: как писать стихи», в разделе «Как следует писать?».


    ВЕРЛИБР как зеркало нерусской революции

    Мне давно хотелось написать статью про верлибры. Потому что у меня есть на то причины.

    Огромное количество современных графоманов пишут исключительно верлибры и искренне считают, что имеют отношение к поэтической братии. Они, к сожалению, ошибаются. Есть одно золотое правило верлибра. Хороший верлибр написать в десятки раз сложнее, чем хорошее стихотворение, обременённое рифмой и размером. Ведь в «правильном» стихотворении за умелой игрой словами, за рифмами и размерами, за системой ударений можно скрыть абсолютно любые огрехи смысла. Можно спрятать любой бред. Стихотворение может стать красивым только потому, что его форма радует ухо (или глаз).

    В верлибре нет размера и рифмы. Поэтому стопроцентный упор делается на смысловую нагрузку подобного стихотворения. В верлибре не должно быть лишних слов. Если в размерном произведении мы можем вставить какое-либо дополнение (определение) для того, чтобы вписаться в размер/рифму, то в верлибре мы должны уметь объяснить, какого же всё-таки чёрта тут стоит именно это слово, а не какое-либо другое.

    Ещё одно правило. Человек, который не умеет обращаться с рифмой и ритмом, не может написать хороший верлибр. Ни-ког-да. Если вы верите, что «тебе — уже» — это нормальная рифма, то не стоит марать бумагу даже нерифмованными шедеврами. Они не стоят и выеденного гроша по определению. Только изучив азы поэзии, человек имеет право переходить к оригинальным жанрам. Ведь великие архитекторы — Гауди или Аалто — не сразу строили свои революционные шедевры. Нет-нет, первые их здания были вполне обыкновенными «дипломными проектами». И лишь овладев в совершенстве основами, Гауди начинает облеплять свои строения хитросплетениями каменных узоров.

    К сожалению, 90% верлибристов этого не понимают. Если взять процентовку поэтов, пишущих в более или менее классическом стиле, то из них около 30% чего-то стоят, остальные — это графоманы. Ну, не 30, ну, 20. А в среде верлибристов 90-95% жуткого бреда, что ещё раз доказывает сложность этого жанра.

    Я на всю жизнь запомнил жутчайший фестиваль поэзии «Порядок слов-2006» в Минске. В 2007 году я на этот кошмар на улице Вязов уже не ходил. В тот день, когда я решил посетить сие действо, выступали разные поэты — из России, из Белоруссии, с Украины, в общем, смешанных кровей. Большая часть, процентов девяносто, выдавали именно верлибры. Запомнилась некая девушка. Она была представлена, как чуть ли не новая Цветаева, лауреат тучи премий и подобное в том же духе. Она вышла, выставила вперёд ногу и стала декламировать следующие фразы: «Жила-была девочка, которая хотела выбить себе глаз об стол! Жила-была девочка, которая хотела выбить себе глаз об стул! Жила-была девочка, которая хотела выбить себе глаз о подоконник!...» — и так далее, минут на пять. Мне смешно, а у всех лица серьёзные, они слушают, умные такие. И, наконец, это завершается квинтэссенцией. «И, наконец, она выбила себе глаз о газовую плиту!». Всё. Апогей: мы в истерике. А публика — в восторге. Она аплодирует, серьёзно, шедевр!

    Вторым ужасом нашего городка стал парень, читавший палиндромы. Он, значит, читает, а я автоматически уточняю их — переворачиваю и проверяю правильность. И обнаруживаю, что они ни черта не сходятся! Он читает — с дико выпученными глазами — «Я сам мяса!» (это по-белорусски, именно «мяса», а не «мясо», тут всё правильно). Я переворачиваю и получаю: «А сям мася». Подхожу, спрашиваю, в чём дело. Он говорит гордо: «А я вышел за рамки традиционного палиндрома!» Всё, абзац. До свиданья, логика, прощай, смысл. С такими рассуждениями любую фразу можно палиндромом обозвать и объяснить, что она — за рамками.

    После этого фестиваля я долгое время пребывал в уверенности, что верлибр — это говно (простите!) и что этот жанр не имеет права на существование в русской культуре. Но потом я редко-редко стал натыкаться на хорошие верлибры. Я просто ловил себя на мысли, что та или иная вещь мне нравится.

    Конечно, верлибры «пошли в народ» от Уолта Уитмена. Они были и раньше, но Уитмен создал стиль классического верлибра как такового. В частности, известная его книга «Листья травы». Но Уитмен, Эмили Дикинсон и другие — это традиционалисты американской школы. Внедрить верлибр в русскую школу очень непросто, потому как русской традиционной поэзии изначально много ближе белый стих — если говорить именно о нерифмованной поэзии. Напомню, что в белом стихе обязан присутствовать размер.

    Что же такое хороший верлибр? Этому сложно дать определение, ведь законов в верлибрах, по сути, нет. Правила хорошего верлибра:
    — как можно меньше лишних слов;
    — желательно присутствие игры слов, остроумия и других приёмов «украшения», не требующих размера и рифмы как обязательно составляющей;
    — чтобы смысл был, блин!
    Природоописательные верлибры из серии:
          Как прекрасен лес!
          Хорошо вдвоём на зелёной травке!
          Время проходит
          И
          Мы спим...

              — идут лесом. Это чушь собачья.

    Что ж, наболтав много-много лишнего, стоит, наверное, привести примеры того, что я считаю неплохими верлибрами. Например, замечательные «игровые» верлибры иногда пишет санкт-петербургский прозаик, поэт и переводчик Сергей Вольский.

        «Глупышка» — вздохнул я,
        смущенно за ней наблюдая
        и удивляясь безмерно,
        с какой прекрасной беспечностью
        несла она взор,
        смягчая его улыбкой
        такой ослепительной,
        что можно было растаять.

        Как убежденно
        она рассуждала о модах,
        о драгоценных камнях,
        о французском кинематографе,
        о новом альбоме ансамбля «Би джиз»,
        о личной жизни Феллини
        и об упадке нравов
        современной молодежи!

        «Глупышка!» — вздохнул я,
        к ней в мечтах устремляясь...
        Будь я морем бескрайним,
        я бы к ее ногам
        выплестнул лучший янтарь
        из тайников души;
        будь я горным орлом,
        я бы звезду ей принес
        из созвездия Девы;
        будь я самим Феллини,
        я бы предложил ей
        главную роль.

        «Глупышка!» — вздохнул я,
        в мечтах зайдя
        так далеко, что самому
        стало неловко.

        И тогда
        она повернулась ко мне
        и безмятежно спросила:
        «Скажите, пожалуйста, почему,
        когда вы смотрите на меня,
        у вас такой глупый вид?»


    На самом деле — великолепно остроумное стихотворение, в котором так тонко и очаровательно подобраны слова, что не обращаешь внимания на то, что оно нерифмованное.

    Из того же Вольского — совершенно другое стихотворение:

        Время требует дела.
        Мастера словоблудия
        сходят с трибун
        под гробовое молчание.

        Солист с серьгой в ухе
        требует дать ему стену,
        в которую можно вбить гвоздь...
        Но, как выяснилось теперь,
        мы возводили картонные стены,
        в которых не держатся гвозди.
        Найти хотя бы забор,
        который бы выдержал тяжесть гвоздя
        вместе с верёвкой
        и обмякшим телом того,
        кто уже потерял надежду
        найти подходящую стену,
        в которую можно вбить гвоздь.
        Но, как выяснилось теперь,
        ради спокойствия тех,
        кто в руках никогда не держал гвоздя,
        мы возводили каменные заборы,
        о которые гнутся
        самые крепкие гвозди.

        А где-то
        на другой половине земного шара,
        где есть подходящие стены,
        но, вероятно, гвоздей не хватает,
        музыканты «Красной бригады» —
        популярнейшей из рок-групп —
        расчехляют свои инструменты
        и яростно в стены вбивают
        трассирующие пули.

        Пули похожи на гвозди —
        только без шляпок.


    Опять же, слова подобраны просто филигранно. И больше тут сказать нечего.

    Довольно часто верлибр превращается в афоризм: собственное, он таковым и обязан являться, кажется мне. Как пример, привожу верлибр Евгения Харитонова «Уважайте критиков».

        Уважайте критиков!

        Они лучше вас
        знают, каково это —
        не быть поэтом.


    Получается вещь, которая добирается до слушателя (читателя) и несёт в массы некую идею.

    Изредка мне попадаются неплохие переводные верлибры, как, к примеру, нижеследующий текст Уильяма Лоуэнфелса (перевод В. Рогова):

        И не думайте будто
                искусство
        вот этот актёр
                говорящий
                вон с тем
        в глубине сцены.

        Оно
                третий
        которого вы не видите
                говорящий
        вон с тем за кулисами
                которого вы не слышите.


    В общем, что я вам скажу. Верлибр, по сути — афоризм. Просто длинный и разбитый на строки. В нём должна быть и-де-я. Повторяю: и-де-я. А не набор слов. Зарифмованный набор слов ещё можно с горем пополам назвать стихотворением, но незарифмованный набор слов не имеет к поэзии никакого отношения. Посему: если вы написали верлибр, подумайте, не ждёт ли его мусорка. 95% — что ждёт. Дай Бог вам попасть в 5%.


    О ЧЁМ ПИШУТ?

    Совершенно банальный вывод приходится делать из большого количества стихотворений, присылаемых мне на рецензию. Просто-таки до ужаса банальный. Проблема растущего количества современных графоманов даже не в технике. Да, рифмы их банальны, размеры их — вкривь и вкось. Но в последнее время я даже не придираюсь к этим рифмам и размерам, поскольку это мелочи. Что придираться к технике, когда в стихотворении нет смысла. Вообще нет смысла. Просто хочется рифмовать, и всё. В который раз пользуюсь цитатой из статьи Леонида Каганова «Как не нужно писать стихи»: во-первых, даже если вам совершенно не о чем писать — писать надо все равно. Это стёб, если кто не догадался. И тут же Каганов приводит пример подобного шедевра:

        Мне не жаль бумаги,
        Мне не жаль чернил.
        Hо о чем писать мне,
        Если свет не мил?


    Просто современный щелкопёр работает примерно следующим образом. Вот он сидит за столом. И тут ему препирает вдохновение. Слово «ходил» рифмуется со словом «уходил»! Это потрясающе! Какое открытие! И господин щелкопёр тут же начинает писать, рифмы льют из него, как из ведра, но гвардия не сдаётся, и он, едва успевая, всё же записывает свой шедевр.

    Всё, шедевр окончен. Он велик и прекрасен. В 100% случаев в этом шедевре нет завязки, кульминации, развязки, морали, темы, сути и так далее. В 100% случаев этот шедевр представляет бессмысленный набор слов, философские размышления о дереве, растущем под окном и так далее. Безымянно цитирую некоторые выдающиеся катрены из разных авторов:

        1.
        Мораль проста, мораль вполне банальна:
        Коль взялся ты описывать любовь,
        То не перебирай «кровь — вновь» суицидально,
        А просто рифм побольше заготовь!

        2.
        Мне хочется сказать, но я не знаю темы.
        Есть толстый карандаш, но нечего писать.
        Осталось только плюнуть — вон подрастает смена,
        Пускай они и пишут про Зло и Благодать.

        3.
        Это был Лобстер давно ушедшего лета,
        Он смотрит на наши простые следы,
        Он вспоминает, как когда-то мы были одеты
        В многопалубные трусы.

        4.
        Как сладостно боль сжимает виски,
        А сердце сжато тобою в тиски.
        Но я сильная! Я не умру,
        А эту сладость вдвойне я верну.

        5.
        Ты кровоточишь? Не этично!
        Ты боль не любишь? Покричи.
        Обиду молча — как обычно.
        А не согласна — завопи.


    Я просто восторгаюсь этими отрывками. И таких, что характерно, много. В данном случае я, конечно, вырываю из контекста, но даже если не вырывать, а читать полностью, можете мне поверить: там всё такое :)

    Есть и ещё один метод поиска темы для графоманского произведения. Садишься за стол, долго тупишь и выдавливаешь из себя раба. И вот оно, вышло.

        Я сижу у окна, а за ним суматоха.
        Всем — работа, дела, а я один и мне плохо.
        Скучно, что тут сказать, только строчка спасает.
        Апчхи! Кашель опять мне работать мешает.
        За окном солнца нет, все затянуто серью…
        У телевизора — бред, в сотый раз ту же серию —
        И Мари вот опять полюбила Антонио,
        а мне на это плевать, я хотел только знать о погоде Приморья.
        Сам не знаю, зачем это мне захотелось…

        Я смотрю на нее, и она мне в глаза. Глупо пялимся мы друг на друга,
        а в зрачках — якобы отраженье мое, та же радость в очах, та же скука.
        Зазвенел телефон — испугалась она, улетела в несметные дали.
        А я радостен очень и возбужден, но опять ни туда попали…
        И с преступной тоской
        вновь сижу у окна.
        Весь я вялый такой,
        но придут времена:

        И не будем смотреть мы
        одни сериалы
        И не будет никто
        скучать у окна
        Ходить будем в походы
        и жевать дружно сало
        Ну, когда же уже ты наступишь,
        Весна?


    Мегапроизведение, не правда ли?

    В общем, вердикт. Если человека прёт, то нужно это записать, полюбоваться, оценить и выбросить в мусор. Если через некоторое время возникнет желание достать произведение из мусора, значит, что-то в нём всё-таки было, и стоит попытаться доработать его. До-ра-бо-тать, а не вывешивать в открытом коммьюнити на смех другим.


    ЗАМЕЧАТЕЛЬНАЯ СТИЛИСТИКА или поэтический треш

    1.

    Из присылаемых на рецензию произведений я делаю разные выводы. Конечно, молодые и не очень авторы далеко не всегда знают, о чём писать. Конечно, их рифмы и размеры страдают от различных тяжёлых заболеваний. Но есть и ещё один момент, который стоит осветить отдельно. Это вопрос полного неумения строить предложения и доступно излагать свои мысли. Почему-то все графоманы думают, что если это стихотворение, а не прозаическое произведение, то с порядком слов в предложении можно играть как угодно; что можно повсеместно использовать сокращённые прилагательные, существительные, частицы; что можно для попадания в размер вставлять совершенно бессмысленные слова и изобретать кошмарные неологизмы. В данной статье я хочу поднять вопрос порядка слов и формулировки предложений.

    На самом-то деле, порядок слов в стихотворении должен быть максимально приближен к прозаическому. Да, конечно, стихотворение отличается от прозы повышенной «смыслоёмкостью», духовностью, формой и жёсткими правилами построения, но с чисто технической точки зрения стихотворение обязано удовлетворять стилистическим требованиям языка не менее любого прозаического опуса. Рассмотрим канонический пример из Лермонтова.

        Белеет парус одинокий
        В тумане моря голубом.
        Что ищет он в стране далёкой,
        Что кинул он в краю родном?


    Если бы Лермонтов хотел сформулировать ту же самую мысль в прозе, он написал бы «В голубом тумане моря белеет одинокий парус. Что он ищет в далёкой стране? Что он кинул в родном краю?» Конечно, для поэтических целей Лермонтов изменяет привычный порядок слов, но при этом он не выходит за грань: мы не цепляемся за непривычный порядок слов, мы не чувствуем в подобном порядке ничего неестественного. Возникает невольный вопрос: где находится эта грань? Что можно, а что нельзя?

    Кажется, я могу дать ответ на подобный вопрос. Он очень просто. Чем ближе формулировка предложения в поэзии к соответствующей формулировке в прозе, тем лучше. Почитайте, например, Иосифа Бродского. Многие его стихи воспринимаются не сложнее прозы, хотя мысли в них заложены невероятно глубокие. Аналогично я могу сказать насчёт Олега Медведева или Михаила Щербакова.

    Конечно, это правило действовало не всегда. Конечно, при Пушкине существовали совершенно другие правила стихосложения, которые Пушкин, кстати, тоже гениально нарушал. Но даже «Мой дядя самых честных правил…» сформулировано идеально: очень близко к прозаическому литературному изложению мысли. Напоминаю, что я говорю именно о технике, но никак не о содержании.

    Блестящие исключения есть. Например, Цветаева — это натянутый, как струна, нерв, эти тире и двоеточия, рваные фразы и безумные, прекрасные образы. Мы просто не вправе судить такую поэзию. Но в целом — эти правила очень действенны для молодых поэтов.

    2.

    А теперь разбор полётов на конкретных примерах. Все примеры взяты из разных авторов, присылавших мне на рецензию свои произведения. Я не указываю имён, поскольку в данном случае это скорее антиреклама, да.

    2.1.

        Когда мы устаем сражаться с тенью,
        Последней страсти наступает срок
        К прозрачным и простым, как дождь над степью,
        Словам, стихам и мыслям между строк.


    В данном катрене совершенно жутчайшим образом изменен порядок слов, особенно во второй строке. Это приводит к тому, что смысл кардинально изменяется и получается что-то вроде «наступает срок к словам и стихам», что крайне неграмотно. Что к словам и стихам имеет отношение не срок, а страсть, доходит далеко не сразу. В данном случае имеет смысл полностью переформулировать весь катрен, чтобы получился «срок последней страсти к словам и стихам».

    2.2.

        Очарованный мудростью Бога
        И живительной жертвой Голгофы
        Он укажет, как жизнь вся убога
        И какой нам всем ждать катастрофы.


    Не вдаваясь в смысловые несуразности данного отрывка (из серии «живительная жертва Голгофы»), обратим внимание на замечательное построение фразы «и какой нам всем ждать катастрофы». Не считая того, что «нам всем» читается не без труда, так в нормальном литературном языке порядок слов должен бы быть «всем нам». Но автору так понравилось больше.

    2.3.

        И совесть поэту не даст уснуть,
        Нарушит покой, бередя душой,
        Пока перевода постигнет суть
        Надежды народа, толкая в бой.


    Этот глобальный пипец принадлежит тому же автору, что и случай 2.2. Родиной клянусь, я вообще не понял, о чём это. Суть перевода постигнет надежды народа… Да, не всех кривых трамвай догнал. На самом деле, это не рекорд корявой формулировки: поверьте, бывает и хуже. Отмечу, что в других стихотворениях данный товарищ отмечался замечательными шедеврами типа:

        Видимо, долго в деревне я не был,
        Что обомлели пейзажами очи.
        * * *
        В сердце из памяти плещутся лужи
        * * *
        Как можно мимо проходить,
        Когда Господь нам в дар извека
        Смог свыше заново родить
        Убогий дух в лик человека.


    ...и многое другое :)

    2.4.

        Я пишу эти строки в ожиданье стервы-музы,
        Она в музее восковых фигур.
        Нескольких из нас не забудут после смерти,
        Предполагаемой на время раскрашенных дур.


    Этого автора после смерти точно не забудут. Смерть, предполагаемая на время раскрашенных дур, вау. То есть она вот будет предполагаться, на это непонятное простому человеку время, а потом она предполагаться перестанет. Кстати, упомянутые в одной из статей выше «многопалубные трусы» вышли из-под того же пера.

    2.5.

        Душа поэта разрывалась,
        Да, впрочем, как всегда,
        И чуть улыбка показалась,
        Раздался смех до Дна!


    Прочувствуйте величие формулировки «раздался смех до дна». Я так и не понял, что имел в виду автор. Что имею, то и введу, как говорится. Этот же автор порадовал меня следующими фразочками:

        Оно крадётся тихо в волосах…
        * * *
        Вино в бокале расплескалось
        И выпилось до дна.
        * * *
        Почувствовать немой, слепой, глухой конец...


    2.6.

        Груша с прелью — привкус четверга,
        лампочка набухшая течёт.
        Я сижу с накалом утюга
        у окна, играю в чёт-нечёт.


    Прочувствуйте, с чем человек сидит у окна… Этот же автор порадовал меня потрясающей метафорой «…вороны — варёные — мчат через мост…» На самом деле, когда автор пытается написать о чём-то высоком и не знает, как это сформулировать, у него получается, в первую очередь, смешно.

    2.7.

        «Апофеоз войны» — всего лишь плач
        В огромном хоре тысяч голосов,
        Как мало в них добра, зато палач
        Депрессией срывает с тормозов.


    Палач, который депрессией срывает с тормозов, напомнил мне, в первую очередь, о Лорде Пневмослоне как квинтэссенции мирового разума. Поищите в Google.

    Ну вот, ф-фух. Можно более или менее подводить итог. Умение подобрать правильные слова, грамотно сформулировать, найти доступный и правильный порядок слов и предложений, человеческие, ненатянутые образы — это очень важно. Даже, наверное, важнее, чем все римфы и размеры, вместе взятые. Вот так.


    О ЧЕТВЕРОСТИШИЯХ

    Почти каждая присылаемая на рецензию порция стихов вызывает у меня разнообразные мысли, обращённые против графоманов. Иногда мне хочется над ними смеяться, иногда поучать, а иногда, excuse me, убивать, предварительно пытая на дыбе. Да, преамбула страшная. Но речь пойдёт совсем не об этом.

    Четверостишие — это сложная форма. Ведь если вы пишете длинное произведение, вы можете украсить его какими вздумается финтифлюшками. И получить достаточно цельное и красивое произведение, порой совершенно не обременённое смыслом. В прозаическом произведении, например, рассказе есть завязка, основная часть, развязка, порой даже какой-никакой намёк на мораль. А вот теперь давайте напишем просто несколько фраз: «Сидор Петрович поднялся со стула и выпил молока. Молоко было холодным. Сидор Петрович поперхнулся». Смысла здесь нет, потому что описывается фиг знает какое состояние фиг знает кого, ни остроумия, ни сюжета, ни морали. А вот фраза «Мы должны сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать» из романа «Вся королевская рать» Роберта Пенна Уоррена является афоризмом. Потому что она закончена, имеет мысль, идею, в себе заключённую.

    К кратким формам поэзии — четверостишиям, двустишиям — предъявляются те же самые требования. Четверостишие должно быть афористичным, остроумным, в конце концов, смешным, заключать в себе конечную мысль. Если четверостишие — это просто выдранные из контекста четыре строчки, как бы красиво и правильно они не были зарифмованы, — то дороги ему две: или продолжать до стихотворения покрупнее, или выбросить и забыть. Рассмотрим на конкретных примерах, каким может быть четверостишие. Хорошее, интересное, являющееся полноценным стихотворением.

    1) Четверостишие может нести мудрость, мораль, быть остроумным явлением в остросоциальном контексте. Тут, вне всякого сомнения, можно и нужно приводить в качестве примера бесподобные гарики Игоря Губермана, как неубиенного классика жанра.

        Сквозь королей и фараонов,
        Вождей, султанов и царей,
        Оплакав смерти миллионов
        Идёт со скрипочкой еврей.
(И. Губерман)

        Писать на стенках туалета,
        Увы, друзья, немудрено:
        Среди говна мы все — поэты,
        Среди поэтов — все говно.
(приписывается И. Губерману)

    Вторая штука вообще блестящая :) В любом случае, гарик либо другое подобное четверостишие, должен быть остроумным. Без этого — ни-ку-да. При этом, заметьте, оба вышеприведенных гарика совсем не смешные. Они трагичные. И необычайно справедливые.

    2) Если откреститься от общесоциальных проблем, можно создать четверостишие, связанное с собственными переживаниями, но эффектное и такое, какое может в той или иной степени касаться большого количества читателей. Это не проще, это — просто иначе. В данном случае главное — вывод, наверно.

        Либо совесть приучишь к пятнам,
        Либо будешь ходить босой:
        Очень хочется быть понятной
        И при этом не быть попсой.
(Вера Полозкова)

        От Кишинёва и до Сент-Луиса
        Издевается шар земной:
        Я ненавижу, когда целуются,
        Если целуются не со мной.
(Вера Полозкова)

        Когда мне дикий ветер подрезал стропы,
        Когда я с громким криком упала в пропасть,
        Бог молвил: «Вот такие, Кристин, дела:
        У ангела-хранителя два крыла,
        Но руки, к сожаленью, растут из жопы».
(Кристина Эбауэр)

        Бывает, выйдешь на дорогу,
        Посмотришь в радостную высь,
        И снова обратишься к Богу,
        И вновь услышишь: «Отъебись!»
(Александр Габриэль)

    По собственному опыту (пусть и небольшому) сочинения четверостиший, могу примерно указать, как они пишутся. Обычно сначала приходит в голову идея, которая реализуется в последних двух строках, а потом к ним «подгоняются» первые строки. Но это лишь мой метод, он не касается всех, безусловно. Мне так проще.

    3) Ну, четверостишие может быть ржачным. Вызывать именно смех и быть направленным именно на это. Это не освобождает четверостишие от необходимости иметь в себе какую-то мысль, хотя, впрочем, если о-очень весело получается, то можно и без неё :)

        В весёлом сне, что мне приснился снова
        Так ясно, что не верил я глазам,
        Любили дружно Нату Королёву
        Я, Игорь Николаев и Тарзан.
(Александр Габриэль)

        «Наука! Ты умеешь много гитик!
        Воистину чудны твои дары!» —
        Подумал одноногий паралитик,
        Слезая с утомлённой медсестры.
(Александр Габриэль)

    Товарищи! Будьте бдительны! Одноногие паралитики не спят.

    4) Все вышеупомянутые четверостишия, по сути, вечны и вневременны. Но можно кратко и ёмко писать на злободневные темы. Может, лет через сто никто и не поймёт ничего. А может, их просто переиначат потомки, чтобы сделать более доступными для будущей аудитории, ещё не рождённой в наше время.

        Сижу, штудирую Минаева,
        Проходят главы мимо, мимо...
        Не понимаю, как хуйня его
        Так популярна и любима.
(Александр Габриэль)

        По улицам освещённым гуляют парочки,
        Согбен и грустен вечер — как плетью выпорот.
        Махнуть бы в прошлое и раздавить там бабочку,
        Чтоб кто-нибудь поприличнее выиграл выборы.
(Тим Скоренко, то есть я)

    Итог. Если пишете что-нибудь краткое, то постарайтесь сделать его ёмким. У меня, на деле, есть в загашнике несколько примеров того, как четверостишия писать не следует. Но эти примеры я попридержу, потому как не хочу подавать отрицательных примеров.


    ЗРИ В КОРЕНЬ, то есть в текст

    Практически на любом фестивале авторской песни, на конкурсе, на поэтическом смотре, на турнире менестрелей и так далее требуют текст песни или стихотворения. Комиссия с умными и серьёзными лицами сидит и слушает вас, параллельно изучая эту самую бумажку, порой водя по ней пальцем и что-то помечая в своих блокнотиках. Так вот, товарищи. Я утверждаю, что это полная и бесповоротная херня. Сейчас объясню причину такого утверждения.

    Я согласен: текст на бумажке обязательно нужно на конкурс приносить. Это факт. Желательно, чтобы он был напечатан, а не накарябан от руки. Но дальше моё мнение входит в конфликт с товарищами из жюри. Следить за песней по тексту — это то же самое, что смотреть фильм, держа в руках сценарий, или смотреть балет, имея под рукой нарисованную постановщиком схему танца. И возмущаться, когда балерина на метр правее танцует, чем надо, неумеха эдакая.

    Текст нужен только с одной целью. Если исполнитель замнёт какое-то слово или споёт так нечётко, что теряется общая канва песни, стоит заглянуть мимолётно в текст и снова поймать ритм повествования или объяснить себе, что же всё-таки пропел исполнитель. Уже после окончания песни можно бегло просмотреть текст в поисках явных стилистических ляпов, которые могли броситься вам в глаза во время исполнения. Но когда я пою перед жюри на мастерских, а это самое жюри с серьёзными выражениями хищных физиономий смотрит не на меня, а в бумажку, мне хочется закончить играть и покинуть аудиторию. Впрочем, пару раз я так и делал. Когда поют для тебя — изволь пересилить своё отвращение и смотри на исполнителя, а не в текст его песни и не в свои каракули.

    И слушай, а не читай. Потому что песня и стихотворение — это совершенно разные вещи. Аб-со-лют-но. Песня — это совокупность слов и музыки. Это картина. Песенная поэзия без музыки может выглядеть ужасно, хотя может и не выглядеть.

    Как пример, скажу, что замечательный Атморави пишет песни. Именно песни. Когда слушаешь их живьём, погружаешься по самое не хочу, упиваешься ими. А на бумаге это выглядит так себе, ну текстики текстиками, хоть сто таких напишу сегодня. И когда Рави на отборке Питаккорда в Минске не слушали, а пялились в эти бумажки, мне было смешно.

    Михаил Щербаков как-то ответил на просьбу почитать стихи на концерте: «Вы знаете, я очень мало пишу стихов, которые можно читать. Все мои стихи суть тексты песен, и их нужно слушать. Поэтому я лучше буду продолжать петь». И он прав на все сто процентов. Песню нельзя читать. Песню нужно жить.


    ЗАДАЧА КОМПОЗИТОРА

    Эта заметка — для композиторов. То есть для тех, кто пишет музыку на чужие стихи.

    Лучше всего об искусстве создания музыки на чужие стихи сказал мой друг Андрей Паньшин. Он сказал мне о моём стихотворении «Сильвия и Кристина», которое положил на музыку: «Тим, когда ты писал это стихотворение, ты просто не знал, что ты написал блюз. А я его увидел».

    Вот и всё. Задача композитора — увидеть то, что написал поэт. И тогда получится песня.


    О ПУШКИНЕ, ГЛАГОЛЬНЫХ РИФМАХ И ПРОГРЕССЕ

    Часто, очень часто говоришь какому-нибудь графоману, что «убегал — ругал» — это посредственная однородная глагольная рифма, которой лучше избегать, а графоман тут же находит оправдание. Оправдание всегда всегда одно и то же: «А Пушкин так писал! Ты что, Скоренко, против Пушкина? Вся страна чтит великого поэта, а ты, что, не чтишь?» В спор против такого аргумента вступать бессмысленно. Успокаивает мысль, что применяющий подобный аргумент человек, слава Богу, поэтом станет вряд ли и никого, помимо своих родственников, пугать рифмами не будет. Но прецедент есть прецедент, и нужно высказать своё мнение — раз и навсегда.

    Александр Сергеевич Пушкин — великий поэт. Без сомнений. Я люблю и уважаю Пушкина, я почти все его произведения читал, многие перечитывал, а кое-что знаю наизусть. «Памятник» очень люблю. Конечно, за Гумилёва я вообще горой, но и тот, кто смеет ругать Пушкина, тоже мной серьёзно неуважаем. Это первое.

    А теперь второе. В 1698 году Томас Севери запатентовал первый паровой насос. Потом его усовершенствовал Томас Ньюкомен, а в 1770-х годах великий английский изобретатель Джеймс Уатт на базе насоса Ньюкомена изобрёл и построил первый в мире паровой двигатель. Он внёс в конструкцию несколько сотен усовершенствований, он предложил множество её применений. На паровых двигателях Уатта работали станки и заводы, более 100 лет; до 50-х годов XX столетия на пару ездили рельсовые средства транспорта, на пару работали трактора и так далее. Уатт стал предвестником эры технической революции — не будь Уатта, не было бы никаких двигателей внутреннего сгорания, никакой атомной энергии и так далее.

    Но сейчас XXI век. Паровые двигатели, использующиеся по сей день, вырабатывают менее 0,01% мировой энергии и крайне редко используются в повседневных делах. Их сменило электричество, двигатели внутреннего сгорания, атомная энергия, солнечная энергия — да не всё ли равно. Конечно, пар выполняет чудовищное количество работы в виде паровых генераторов на электростанциях, например. Но от устройства Уатта до таких машин — пропасть; они схожи как таракан и чайка. Сейчас никто не делает, как Уатт. Другие стали и сплавы, более лёгкие, более совершенные конструкции, всё иначе. Но это не отменяет гений Уатта — применительно к его времени. Он был одним из Великих, с большой буквы.

    А теперь вернусь к Пушкину. Александр Сергеевич поехал в Болдино и написал там за осень всю русскую литературу. Он совершил революцию не только в поэзии, но и в литературе в целом. Он рифмовал не так, как делали до него, он находил удивительные образы, он был новатором, гениальным новатором своего времени — в XX веке можно на эту же роль поставить Иосифа Александровича.

    Во времена А.С. было принято — и можно — и нужно — употреблять глагольные рифмы. Теория стихосложения тогда выглядела совсем иначе — как выглядела совсем иначе классификация биологических существ и теория о происхождении человека. И А.С. был гением хотя бы в том, что он от этой теории серьёзно отклонился. Однородные рифмы (почитайте некоторые пособия того времени) даже поощрялись.

    Но время не стоит на месте. С момента смерти Александра Сергеевича прошло 172 года. И поэзия пошла дальше, потому что никакая литература не стоит на месте. Проза, кстати, тоже. Рождаются новые жанры, появляются новые правила — и методы их нарушения. Нельзя сказать, что А.С. устарел, но он остался в прошлом, он стал одним из фундаментов, одной из основ, на которых базируется современная поэзия — но мы уже не живём около этого фундамента, мы движемся дальше.

    Глагольные рифмы — это капля в море. Их можно использовать и сегодня — намеренно, сознавая, что делаешь. Чудовищно то, что огромное количество графоманов допускают такие вещи, не понимая, что делают. Потому что просто не умеют иначе.

    Хороший поэт на деле можно позволить себе всё, что угодно — если он заслужил это право доказательством того, что он умеет и по-другому. Как Малевич, который пришёл к супрематизму после длительного периода реалистической живописи — доказав, что он умеет великолепно выдержать перспективу и цветовые композиции. Как великие архитекторы XX столетия, которые могли создать и конструктивистскую коробку из стекла, и неоклассический особняк.

    Частенько ещё обращаются к имени Пушкина, указывая: «Вот ты говоришь, у меня тут ошибка, а вот и у Пушкина такая же…» Мне нечего ответить — потому что это бессмысленно. Потому что у Пушкина это в 99% случаев не ошибка, а намеренное допущение или просто элемент, принятый в его время. Мы же не пользуемся сегодня словами «выя» или «ланиты» — а для А.С. они были вполне широкоупотребимыми. Более того, чем искать у Пушкина ошибки, которых у него практически нет, лучше обратить внимание на собственные произведения.

    Я Пушкина привожу в пример всегда с одной точки зрения. Пушкин был не только прекрасным поэтом, умеющим поймать человеческую душу или какую-либо природную картину. А.С. был блестящим «технарём». Все свои стихи он правил и переиначивал по многу раз, иногда часами просиживая над одной строчкой, чтобы сделать её совершеннее. Его черновики — это нагромождение зачёркиваний и клякс, в результате которых и рождались шедевры.
    У нас есть компьютеры — мы можем просто стереть плохую строку и написать на её месте новую. Писать сходу, без правок — это гигантский талант, это редчайшие случаи, это один на миллион. Так не писал ни Есенин, ни Гумилёв, ни Бродский. Мандельштам, как известно, во многих своих стихотворениях сначала придумывал техничные рифмы, а потом уже дополнял их «наполнением» строк (этот факт я узнал некогда от Паши Фахртдинова, а после уже целенаправленно прочёл об этом в книге о Мандельштаме).

    Но всё это неважно. Пушкин — это не бренд, чтобы им козырять. Это человек, который положил фундамент под вас, поэтов. Который изобрёл тот самый паровой двигатель. Так постарайтесь не остаться на уровне фундамента, продолжить его и построить то, чего никак не мог построить один человек за одну короткую жизнь.

Сайт Тима J. Скоренко
Сайт Тима J. Скоренко© Тим Скоренко